Лейкохолия

то есть белая меланхолия, которая такая же как меланхолия депрессивная, но только это депрессия со знаком плюс

Почему-то в конце всегда начинаешь думать о начале.

Не как всё изменилось и что могло пойти иначе, а прямо вот первый день, первую бомбёжку, первый шок, первые слова… и самого себя тогда. Если разводишься, думаешь о том, как первый раз свою любовь увидел, если увольняешься, вспоминаешь свой первый день на работе, если тебя отчисляют — как подавал документы.

На какое-то время даже становишься тем самым собой в начале: в голову приходят те же мысли, руки совершают те же жесты, в ушах звучит та же уже почти забытая музыка, что и тогда, и даже на какое-то время не знаешь ещё, чем и когда всё закончится …А потом возвращаешься в тот момент, откуда стартовал, вспоминаешь из воспоминания, где ещё ничего этого не было, где находишься, смотришь на занесённый над кнопкой палец или ручку и прямо у тебя на глазах оно всё заканчивается. Микро-машина времени у каждого из нас в голове.

Но война войной, а означают ли внезапно нахлынувшие воспоминания и превращение на секунду в самого себя в начале войны, что она после стольких лет заканчивается?

Это вряд ли.

Есть, конечно, у нас в голове такие своего рода узоры (это чтобы не умничать словами типа устойчивые паттерны), по которым мы одинаково ходим, когда оказываемся в определённых ситуациях: все, кто обещают на новый год ходить в спортзал, уже через две недели туда не ходят; все, кто в начале семестра обещают в этот раз учиться по-настоящему, всё вовремя сдавать и вовремя читать, к концу семестра делают только обязательный минимум, за который прилетит по голове, если его не делать; все, кто перед лицом смерти обещает себе, что будет жить по-другому, если только выживет — забывает об этих обещаниях и возвращается ко всем своим старым грехам и поганым привычкам, в следующую минуту после отмены расстрела.

Но означают ли истеричные обещания ценить каждый момент и не повторять предыдущих ошибок, что вы находитесь перед лицом смерти?

Ведь нет.

Незванные воспоминания о том, что было ровно в этот момент год или сколько там тому, находят иногда без всякой причины и так же и уходят. И необязательно умирать, чтобы «вся жизнь вдруг пронеслась у тебя перед глазами», то есть в голове вдруг повыскакивали давно забытые мысли и воспоминания, с той только разницей, что теперь всё по-другому, ты другой человек, а даже если и был тем же самым, на таком временном и эмоциональном расстоянии как сейчас, всё видится и ощущается иначе.

Удивительное однако в том, что то, как за годы войны многие привыкли описывать тот момент, в который она началась, в микро-машине времени выглядит совсем иначе.

Это не совсем враньё. Не сознательное и намеренное во всяком случае. Это просто полузаготовленный ответ, который говоришь столько раз, что сам уже начинаешь в него верить. У подавляющего большинства людей нет вообще никакого любимого цвета, но они что-то отвечают, если их спросить про любимый цвет. Большинство людей расскажет вам заготовленную историю в ответ на вопрос о том, как они в первый раз влюбились или кого-то поцеловали. Они знают прекрасно, что это не совсем правда, и в микро-машине времени оно всё выглядит совсем иначе: некрасиво, неинтересно, глупо и как-то совсем по-обычному уродливо и неряшливо, и именно поэтому что было по-настоящему рассказывать и не хочется. Да и самому вспоминать как оно там было на самом деле не хочется.

Намеренно — когда прям вызывают воспоминания — оно всё вспоминается по-другому.

По-настоящему — только в виде незванных воспоминаний в микро-машине времени.

В общем, за мои воспоминания о начале войны мне тоже было как-то вот так вяло стыдно и я знала прекрасно, что мой заготовленный ответ был больше чем наполовину придуманным. Но была ли кому-то интересна не то чтобы правда, но вот эта вся настоящая суета сует, тоже, конечно, вопрос. Все мы ведь не любим вспоминать, какую хуйню говорили и делали когда-то там раньше, и когда нам о ней вдруг напоминают, даже не со зла, чувство такое, что нам это в зале суда или комнате для допросов прямо в морду суют с вопросом: «Это Вы писали? Так писали или нет? Признавайтесь!» Ну, или тебя взломали недображелатели и вытащили всё это на свет божий, чтобы как следует потравить тебя, и вот все теперь об этом знают и тебя дружно осуждают, как будто сами никогда никакой хуйни ни с чего не говорили и не делали, а тебе и сказать-то им поэтому теперь нечего.

В общем, меня так обожгло вдруг этими непрошенными воспоминаниями за мои фантазии тех самых первых недель войны, когда мир был другой и всё было совсем иначе, что я решила пойти найти у себя в компьютере то, что я тогда писала, и побыстрее удалить.

Солнце ещё не взошло. Был апрель, четвёртый год войны, шестий месяц с тех пор как мир окончательно рехнулся после перевыборов Трампа, и как он ещё не развалился на куски или не был залит вторым всемирным потопом от доброго боженьки, было совершенно непонятно.

Вы, наверное, подумали, что писала я в начале войны какой-то адский трэш про «Все, всех победим, всех убьём, всех, кого надо, ограбим, все будет, как мы любим»:

…или что-то действительно постыдное, и именно поэтому я остановилась, когда уже занесла палец над кнопкой «удалить». Потом ведь будет не доказать даже самой себе, что это были всего лишь глупые болеутоляющие фантазии:

«Война закончится перемогой Украины, судебным процессом тысячелетия в Международном Уголовном Суде в Гааге, который по степени своей важности и влиянию затмит Нюрнберг, и счастливым солнечным будущим, в котором из РФ получится много маленьких симпатичных стран, некоторые из которых разойдутся по давно покинутым домам, а некоторые захотят жить вместе или подружиться с кем-то новым. Мовы восстановятся, национальные истории напишутся, история освоения Сибири переосмыслится, новые невиданные до сих пор формы бизнеса и торговли появятся. Кое-где буддистские монастыри снова станут самой престижной формой высшего образования. Австрия возьмёт над Московской областью шефство, как спонсоры в анонимных алкоголиках, отучит её от плохих и очень плохих имперских привычек и всяких неприятных зависимостей. Сама Москва станет как Вена, в которой имперское прошлое глаза не режет, а как бы даже и наоборот эстетически приятно и никого не бесит.

Беларусь по окончании войны станет центром новой дипломатии. Начнётся она с того, чтобы делать всё принципиально наоборот по сравнению с Минскими соглашениями и теми ублюдочными переговорами, которые вели в марте 2022. Оттолкнувшись от этого днища, представители бывших субъектов РФ приедут в Минск, объявят Украине войну, которая никогда не была объявлена, чтобы называть, наконец, вещи своими именами, и больше не использовать позорный эвфемизм СВО. Объявят, и сразу же после объявления войны подпишут безоговорочную капитуляцию. С возвращением Крыма и всех до последнего клаптіка окупованих територій.

Далі будуть переговори нового типу. До боли искренние, до безобразия прямые. Без торговли, без скрытых угроз, без подковёрной возни, без скрытых умыслов и всего этого традиційного дипломатичного мышкования. Бывшие суб'єкти РФ подпишут соглашение о распаде РФ, но в Белавежскую пушчу демонстративно не поедут, потому что всем остопиздел этот полоумный символизм. Никто и не подумает отказываться от долгов перед Украиной или пытаться всё свалить на другие бывшие суб'єкти. Когда мысли о том, чтобы от чего-то отказаться, попритворяться или свалить вину и долги на кого-то ещё будут посещать, все про себя будут думать: «Штирлиц, это недостойно советского разведчика!»

Главным итогом переговоров будет больше не вести никакие переговоры и постараться даже само это слово произносить пореже в связи с его неприятной поюзанностью за время войны. За исключением неотложных финансово-технических деталей репараций и возвращения украденных людей, между бывшими воюющими сторонами надо теперь помолчать. Какое-то время. Никто не знает какое. Это будет новое воплощение великой традиции коренных американцев – трубки мира. Когда злейшие враги, между которыми много крови и непримиримой вражды, садятся рядом и молча курят. И только после этого можно начинать говорить. В новой реинкарнации, правда, трубку мира будут курить не в начале, а в конце переговоров.

После того как обо всём самом необходимом уже договорятся, все догорившиеся стороны соберутся в национальных костюмах, молча сядут и вместе закурят. Молчание мира будет лучшей гарантией выполнения соглашений и демонстрации доброй воли договорившихся сторон. Это спокойное и исполненное достоинства молчание, когда ничего больше не нужно говорить и даже прощаться друг с другом не нужно, скажет лучше любых слов, что достигнутые договорённости никто не собирается нарушать и настала пора всем заткнуться и друг с другом помолчать.

Это будут транслировать на весь мир. Беларусь станет синонимом этой новой дипломатии. Все, кому трудно договориться, будут ездить в Минск, потому что там по слухам даже воздух будет помогать договориться. Папа Римский с Патриархом встречаться будут не в Гаване, как в 2015, а в Минске. Президент Тайваня с Си Цзиньпином будут встречаться не в Сингапуре, как в 2015, а тоже в Минске. И Ким Чен Ын с президентом Южной Кореи, и много-много-много кто ещё. И все будут действительно договариваться или для начала хотя бы по-настоящему выслушивать друг друга, потому что тех, кто на самом деле договариваться не хочет, а только вид делать, в Беларусь пускать не будут. Выяснится, что у белорусов после всего пережитого идеальная чуйка на враньё и притворство, так что тех, кто не хочет договариваться по-настоящему до переговоров просто не будут допускать. А при первых признаках чего-то похожего на старые плохие привычки переговоры будут немедленно останавливаться. В Беларуси переговоры никогда не будут заходить в тупик, только временно приостанавливаться на покурить и помолчать.

Полк Калиновского так и останется в составе украинской армии, так что армия и полиция будут с Украиной по старой памяти общие. Всех это устроит, потому что лукашенковская милиция и КГБ – это уже давно единственная преступность в Беларуси.

Самого Лукашенко и всю эту его организованную преступность белорусы отпустят с миром и, как Нельсон Мандела, не станут не то что преследовать, даже не обругают напоследок (что, правда, ни разу не значит, что международное правосудие поступит так же). Президентов в Беларуси больше никогда не будет. Там самозародится новая форма самоуправления, а самой непримиримой формой протеста будет, как и раньше, протестно вставать на скамейку, предварительно сняв обувь.

Это приобретёт такие масштабы, что Нобелевскую премию мира, которую можно давать международным организациям и даже ЕС, Беларуси выдавать запретят, потому что иначе придётся давать каждый год.»

…и тут я поймала себя на том, что вместо того, чтобы удалить всё это, или хоть корчить рожи как над своими прыщавыми подростковыми дневниками или неуклюжими переписками в тиндере десятилетней давности, я читаю.

Читаю, причём, с увлечением и вроде как даже интересом. Мне совсем не было стыдно за наивность того человека, который это писал — я никогда не верила, что всё будет именно так, просто писала, чтобы отвлечь тех, кто это прочтёт, и саму себя от боли. Арт-терапия. Типа того. Если голова у вас болит так, что никакие таблетки, компрессы и вообще ничего не помогает, то описывайте как именно она у вас болит вслух, ну, или на бумаге. Хоть отвлечётесь.

Боль бывает разная: то она как раскалённый докрасна чугунный шар размером с голову, который чуть-чуть двигается внутри при каждом движении головы, и, разумеется, оставляет там внутри новые ожоги; то как большая плоская отвёртка, которую вам воткнули в висок, и вроде бы её и нет, но стоит неудачно двинуть головой и она тут же вся аж запульсирует от одного этого маленького движения; то как огромная хищная птица, которая вцепилась металлическими когтями вам в голову и тянет-тянет-тянет вверх…

Это не фантазии. И не игра воображения, которая ассоциируется с чем-то игривым и всё-таки положительным. И не галлюцинации больного человека — ты хорошо знаешь, что это и зачем оно. Никаких наркотиков, никакой зависимости, чистая органика на силе воли, желании жить несмотря ни на что и не особо рьяной веры, что может быть мир не так ещё плох, как в данный конкретный момент кажется, и его ещё можно как-то спасти, да и вообще спасать стоит.

Я тогда явно писала в воздух, просто чтобы отвлечься, а не фантазировала о перемоге и как мы им всем покажем.

В такой сюрреализм невозможно всёрьёз верить, даже если он основан на реальных событиях. Анти-анти-утопия. Такой это Пелевин-лайт:

У этого состояния даже есть своё собственое и почти никому неизвестное название — лейкохолия. То есть меланхолия, только белая, тот же греческий корень, что и в слове лейкоциты. Белые кровяные тельца.

Это то самое отупевшее состояние, в котором, когда тебе совсем плохо и не хочется жить, ты продолжаешь механически, и ничего при этом не ощущая, делать зарядку по утрам, чистить зубы, прибирать квартиру, есть здоровый завтрак, работать работу и делать уроки, потому что ничто из этого ничего не меняет. А раз так, то какая разница, проведёшь ты это время, неделю не вставая с постели, напившись и валяясь в луже собственной блевотины, прописывая иероглифы или протирая полочки в шкафу. Всё равно ты ни того, ни другого не ощущаешь, и вообще ничего не ощущаешь, так тебе плохо.

Ну, то есть разница-то, конечно, большая, особенно для окружающих, но только вот тексты, рисунки или что там у вас, которые в таком состоянии пишешь, нужны ли кому-нибудь и значат ли хоть что-нибудь после того как свою функцию: отвлечься на неважно что и писать хоть что-нибудь, выполнят? Может ли в них быть смысл спустя три года? Или смысл можно найти в любой бумажке с буквами, надписи на заборе и комментарии, написанном алгоритмом?

Мне всё же казалось, что, ну, может, не смысл, но что-то в моём этом написанном точно было. Может, война и правда кончается?

…и тут меня накрыло ещё одним флэшбэком (что-то зачастили они сегодня)

Что это было?