Ну да ладно, приснилась-то мне всё-таки не формула решения миграционного кризиса, а, простигосподи, Омар, и вопрос был изначально: почему?
Ну, что вот в нём было такого, за что я его то Архетип Архетипычем афганского беженца, то ожившей страшилкой с плакатов Пегиды запомнила?
Ну, не из-за силы художественных образов Пегиды, уж точно. Пегида сама-то, слава богу, уже давно сковырнулась – туда и дорога, и никто кроме меня уж и не помнит какие тупые картинки она рисовала.
Итак, Омар. Лет ему было примерно 25 лет, и был он смугл, коренаст и подтянут, но привлекательности ему это всё равно не добавляло из-за манеры ходить как гамадрил с оттопыренным задом и свешенными вперёд руками, которыми он ещё и раскачивал при ходьбе, повернув ладони назад. И это, к сожалению, не шутка.
В общем-то правильные черты лица привлекательными тоже не казались из-за уродливой мимики, которая в Германии безошибочно ассоциировалась с понаехавшими из солнечных стран, и действительно была у всех орков, только он в добавление к ней ещё и челюсть выставлял вперёд, чтобы казаться пострашнее.
Уже ничего.
А теперь добавьте к этому ещё короткую стрижку из дешёвой парикмахерской и такие же дешёвые кроссовки с джинсами в облипку, которые были модными лет 10 назад.
Это просто какая-то містика, чому мігранти продолжали их носить сильно после того, как они уже не просто вышли из моды, а стали откровенно комичными, да ещё и носили их часто так, чтоб трусы сверху торчали, что было модой уж и вовсе 20-летней давности.
Ну, и последними штрихами портрета будут постоянно рыскающий взгляд, выражение лица, словно он всё время боится, что его прогонят, и типичный ближневосточный акцент, который он безуспешно пытался выдавать за франкфуртский. Мол, это во Франкфурте говорят «ищь» и «Рейщтакхь» вместо «ихь» и «Рейхстаг», и говорят с такими грамматическими и речевыми ошибками, которые и не ошибки вовсе, а просто модный местный колорит.
Если вы зараз подумали, что я всё-таки прожжённая расистка, и поэтому преувеличиваю и наговариваю на бедного парня, так нi: я ему даже, пожалуй, что и льщу своим описанием.
Другое дело, что цей опис ни на шаг меня не приблизил к ответу на вопрос, отчего он вдруг стал героем моих снов.
Ответ, наверное, крылся десь в богатом внутреннем мире Омара.
Зараз я покажусь вам ще більшою расисткою, но ничем кроме поистине неуёмного желания «быть не хуже» и «быть как» этот внутренний мир не отличался, а то, что Омар сам о себе рассказывал, так и вовсе было сочинением «Как я сам себе себя представляю».
Оно, конечно, у нас у всех есть такие сочинения, и мы их не прочь при случае рассказать в надежде, что нас именно за человека, которого мы в таких сочинениях описываем, и примут, но Омар был особым случаем именно потому, что с ним из-за этих сочинений розмовляти было необычайно трудно.
Даже если вы просто сказали ему: «Привет!», вам придётся выслушать что-нибудь в том духе, что американский спецназ считает его своим, всегда просит прислать в качестве переводчика его, только его, и никого иначе, и он вот, ей-богу, не знает, почему бы это вдруг, он простой хороший парень, ничего особенного, чтобы заслужить такое отношение, он не сделал.
Ему просто не приходило в голову задуматься над тем, насколько уместно рассказывать всё это ни в чём неповинному человеку, который с ним всего лишь поздоровался, потому что для Омара это было всегда уместно.
Как вам не надо объяснять, что на «Привіт!» принято отвечать «Привіт!», и слова эти ничего не значат, кроме того, что вы не в настолько плохих отношениях, чтобы подчёркнуто игнорировать друг друга – вы это и без того, из своего повседневного опыта знаете, и лишний раз задумываться о том, почему это так и как такие контактоустанавливающие слова называются и слова ли они вообще, не захотите – так и багатий внутрішній мир Омара напрочь миновали даже попытки задуматься о том, зачем он свои сочинения о себе всем подряд рассказывает.
Фактично эти сочинения были как те уродливые большие окна с условиями соглашения, которые вдруг непрошено суются вам прямо в лицо и занимают весь екран, как только вы собрались прочитать что-то действительно интересное.
Хотя сочинения были даже, пожалуй, что и похуже. Условия соглашения, выпрыгнувшие вам в лицо, вы, скорее всего, не глядя подпишете, и что там хотели прочитать прочитаете, а с Омаром вы даже и простого человеческого размена привіта на привіт, ради которого всё затевалось, не получите.
Весь смысл размена привіта на привіт в завязывании контакта, а не в том, что конкретные слова значат.
Есть, кстати, люди, которые привіти і словами-то не вважають и обзывают их метасинтаксическими конструкциями. Ну, то есть чем-то вроде слова-паразита «блин», которое к блинам никакого отношения не имеет, к отдельным членам предложения никакого отношения не имеет, да и вообще ни к чему никакого отношения не имеет, и поэтому находится за пределами не только синтаксиса, но и добра и зла, и может добавляться в любой момент и в любое место в любых количествах.
Привіт, впрочем, добавляться в таких количествах и куда попало не может, так что это всё-таки слово, просто такое вот своё особое фатическое слово, смысл которого завязать, развязать или продолжать контакт.
Ровно по этой же причине размен привіта на привіт должен быть ещё и пропорциональным. То есть если в ответ на одно бессмысленное слово «привіт» вы получаете десять бессмысленных слов, почувствуете вы себя некомфортно, хотя вроде всё и правильно.
А если на точно такой же, задаваемый только чтобы вас не игнорировать, вопрос: «Как дела?», который не несёт никакого смысла кроме того, что вы хотите оказать чуть больше внимания, вам примутся рассказывать историю всей своей жизни, включая жалобы на здоровье и переживания по поводу того, что девушка бросила, то вам просто захочется убежать, забыть, что вы только что услышали, и больше никогда с этим человеком не разговаривать.
Потому что не надо говорить то, о чём вас не спрашивали, да ещё и в соотношении двадцать слов к одному.
Но нарушение законов нормального человеческого общения – это ещё ладно. Общение с Омаром почему-то оставляло по собі чувство значно более поганое, чем с просто социально некомпетентным человеком.
Почему?
Да потому что, если в ответ на «Как дела?» вам рассказали историю всей своей жизни, то при всей неловкости, и, ах, как много вы узнали, того, что знать совсем не собирались, вы всё-таки понимаете, что маху человек дал не со зла. Ну да, он промазал с тем, кому и когда изливать свою душу, причём, промазал сильно, но намерения заставлять вас всё это слушать, хотите вы того или нет, у него не было.
А вот у Омара такое намерение, к сожалению, было.
В какой-то момент своего пребывания в Германии он обнаружил зазор в повседневной комунікації німців і нещадно его эксплуатировал. Нет, речь не о том, что в среднем німці сильно плохи по части приятных разговоров о природе и о погоде, немецкий смоллток о ценах на бензин, поверьте, ничуть не хуже, просто темы другие.
Речь о том, что не здороваться считается худшим преступлением в общении и поэтому привіт на всякий случай лучше сказать даже тому, кого вы не уверены, что вообще знаете, вы просто видите это лицо уже не в первый раз.
В ответ он, естественно, тоже должен вам хотя бы кивнуть головой в знак того, что ваш привіт услышал, иначе это даже ещё более страшное преступление, чем не поздороваться.
Понять, как это действует нетрудно, оно практически везде так, тут и понимать в общем-то нечего. Но у німців мысль о том, что если с вами не здороваются, то намеренно демонстрируют отношение настільки поганое, наскільки это только вообще возможно, достигла представления о том, что это та черта, которую переходить просто нельзя: отсутствие внимания трактуется совершенно однозначно.
Но тут всё и правда просто, а вот как понять, как реагировать на избыток внимания: пресловутые десять слов к одному, задачка уже потруднее и тут німці обычно терялись, растерянно улыбались и старались сначала всё-таки послушать, а уже потом под любым предлогом збежать. И именно этот момент Омар для своей саморекламы и использовал, по факту действительно заставляя вас слушать то, что вы не хотите.
Что ещё хуже, доведено это у него было до автоматизма ответа привітом на привіт, и поэтому даже просто завидев такого персонажа с утра пораньше, вы сразу же чувствовали, как настроение у вас безвозвратно портится, от того, что есть в этом мире вещи, с которыми вы ничего поделать не можете, как бы неприятны они вам ни были.
Где-то в тех же солнечных фантазиях, в которых Родион как украинский миротворец освобождает Сирию, Омара я встречаю, выходящим из лифта на 48 этаже штаб-квартиры Европейского центробанка во Франкфурте.
Идеально подогнанный портным костюм от Эрменеджильдо Зенья сидит на нём как будто всегда там был. Как гамадрил он больше не ходит, челюсть больше не выпячивает, и этого достаточно, чтобы стало видно, что он красив.
В ответ на мой задержавшийся на нём взгляд в попытке понять, он это или нет, он только слегка кивает, закрыв на несколько секунд глаза, и спокойно говорит без всякого акцента: «Да, это я.»
И эти три слова не только пропорциональны, уместны и по-человечески приятны, но ещё и исполнены такого неподдельного чувства собственного достоинства, какое бывает только у людей, побывавших на самом социальном дне и теперь знающих себе цену по-настоящему.
И вот он идёт в непрослушиваемую переговорную, где его уже ждут главы Европола, Евроюста и Фронтекса, садится перед ними, здоровается и отправляет им вскользь по столу папки с цифрами за тот самый 1980 год, когда Фидель Кастро вышвырнул в Майами 25 тыс. кубинцев, у которых не было революционной крови.
Унылые европейские чиновники смотрят на первую страницу и переводят на него вопросительный взгляд, на который от отвечает: «И знаете сколько работ честные американские трудяги в Майами потеряли тогда из-за кубинцев и сколько содержание дополнительных 50 тыс. людей, которые даже по-английски не говорили, стоило городскому бюджету?»
Он выдерживает театральную паузу и отвечает сам себе: «Ноль. Любой человек по прибытии немедленно начинает потреблять товары и услуги, начиная с постельного белья и заканчивая банковским счётом, и создаёт тем самым новые рабочие места, потому что кто-то должен стричь его в парикмахерской и обучать английскому. В Майами всех этих людей тогда взяли к себе кубинские диаспоры. Без пособий, без лагерей для беженцев, без унизительных проверок, коммунисты они или нет. Как своих. И они полностью интегрировались за два года, и городскому бюджету это не стоило ноль долларов ноль центов, то есть буквально ничего. Всё, что требовалось от городских властей, не терроризировать этих людей проверками, не высылать никого обратно на Кубу и подождать два года. То есть буквально ничего.»
Он отправляет им по столу ещё по папке с банковскими кодами и подробными цифрами о назначении денег. «Делайте свою работу хорошо. Обращайтесь с этими людьми хорошо, их и без вас уже достаточно обижали. И более лояльных граждан вы нигде не найдёте.»
В повисшей на несколько секунд паузе все понимают, что это не взятка и не благотворительность, а официальное решение, просто согласованную на выполнение этого решения сумму денег им каким-то чудом дают прямо в тот же день, когда решение принято.
А Омар буркочет уже как бы самому себе: «А то пока они там почешутся хотя бы деньги на то чтобы ничего не делать вам перечислить, про меня уже будут обсуждать, не можно ли в моей должности скакать на прайде не будучи геем в одних розовых трусах и парандже, а можно ли в моём преклонном возрасте на прайду вообще показываться.»
Унылые старпёры молча слушают это буркотание, не только не замечая цвета его кожи, как если бы он был действительно кубинцем или сицилийцем, и страшно ему завидуют, потому что понимают, что он не только больший европеец чем любой из них, но и та самая свежая кровь, которую в Старом Свете все так заждались, пока их, старпёров, просто терпели за неимением лучшего, а до меня, пока я еду с 48 этажа, вдруг доходит, что это ведь о нём, об Омаре, весь немецкоязычный интернет трындит уже которую неделю. Занавес.
Дальше: Одеська
Раньше: Оркі
что это было? (тупая никому ненужная якобы-книга, состоящая из малосвязанных между собой флэшбэков туди-сюди-обратно в разные годы, места и головы разных людей, которые типа иллюстрируют что-то там сильно заумное и при этом начинаются чистой російською, потом в ней начинают попадаться слова українською, потом проклёвываются фрази, потім предложения, потім цілі куски тексту українською, и потом она заканчивается чистою українською, а ви и не заметили, как уже к ней привыкли и читаете всю эту муть без труда и перевода)